Время танцевать: «Отдаленный, звучащий чуть слышно вечерний вальс» Максима Шера

Так получилось, что, прежде чем засесть за этот текст, я пару недель почти не расставалась с книжкой «Отдаленный, звучащий чуть слышно вечерний вальс» и свозила ее в несколько уральских городов, где давала полистать своим знакомым — при случае или специально. И часто мне приходилось наблюдать реакцию, которую и раньше встречала у людей при схожих обстоятельствах. В конце мая, к примеру, я видела точно такие же эмоции у некоторых посетителей выставки «Жизнь других», открывшейся в Екатеринбургском филиале ГЦСИ. Центральную часть той весенне-летней экспозиции составляли снимки из частных фотоархивов, перемешанные и соединенные друг с другом так, что границы между разными и незнакомыми семьями совсем размылись, образовав новые родственные связи. Практически всем отобранным для показа карточкам характерна была необыкновенная визуальная сила и выразительность, и то и дело я слышала рядом удивленные возгласы, общий смысл которых сводился к одному вопросу: неужели это советские люди в Советской стране?

Мы так привыкли к агитационной риторике фотографии в СССР, что, когда сталкиваемся с изображениями, лишенными какого-либо пропагандистского пафоса, порой не в силах сдержаться и отреагировать на них иначе. Меж тем на упомянутой выставке подобных кадров было немало, и все время казалось, будто запечатленные на них отдыхающие мужчины и женщины находятся не во всесоюзных здравницах, а где-то на берегу юга Франции. Невозможно было избавиться от ощущения нездешности пойманных сценок и лиц.

Вот именно такого рода изумление книга Максима Шера вызвала и у тех, кому я ее показывала, да и у меня самой. Снимки, вошедшие в «Вечерний вальс», тоже отличает ошеломительная, немыслимая инаковость, оторванность от привычного представления о советской эпохе. При беглом просмотре чудится, будто эти фотографии вовсе не про нас, не про нашу страну, не про нашу историю. Заснеженный пейзаж, наблюдаемый за спиной седовласой женщины в темных очках, представляется швейцарским ландшафтом, задний план на одной из курортных карточек — каннским взморьем, а лица — лица кажутся совсем «другими».

Вероятно, похожие изображения при желании можно выудить из любого семейного альбома, но тот факт, что Шеру повезло обнаружить столько подобных кадров в пределах одного архива, только увеличивает ценность его находки. Сделана она была в петербургской коммуналке, где в прошлом веке жили этнограф и археолог Галина Бабанская и инженер Вениамин Авербах — супруги, авторы снимков, этого несчетного числа визуальных свидетельств их жизни, оставшихся ненужными, невостребованными, забытыми, отвергнутыми, так же как и банки с соленьями, старая одежда и прочие предметы, не вывезенные из квартиры наследниками.

Рисунок на форзаце книги Максима Шера
повторяет узоры обоев из квартиры Галины Бабанской

Из тысяч цветных слайдов Максим выбрал всего около сотни образов — самых ярких, точных, складных, характерных. При их просмотре вынесенная Шером в название книги меткая цитата из Саши Соколова* обретает не только изначальный символический смысл, но и прямой, музыкальный. Листание «Вальса» (дизайн его легкий и немногословный) мгновенно превращается в увлекательный танец, кружиться в котором можно снова и снова, открывая издание на любой странице. Тем не менее даже у этого произведения есть своя кода. В финале автор помещает собственные кадры, сделанные во время первых визитов в коммуналку Бабанской и Авербаха. Хотя стилистически и интонационно эти фотографии значительно отличаются от основной части проекта, однако вписываются они в общее повествование удивительным образом органично. Точно это эхо того самого отдаленного, звучащего чуть слышно вечернего вальса.

Максим Шер
«Отдаленный, звучащий чуть слышно вечерний вальс»
Издательство Treemedia
200 экземпляров
17,5x24 см, 168 страниц
97 цветных фотографий и одна черно-белая
Тисненая тканевая обложка с белой лентой из кальки и с вклеенным снимком
Август, 2013
По вопросам приобретения книги пишите автору на maxim.sher@gmail.com.

* «Видите ли, человек не может исчезнуть моментально и полностью, прежде он превращается в нечто отличное от себя по форме и по сути — например, в вальс, в отдаленный, звучащий чуть слышно вечерний вальс, то есть исчезает частично, а уж потом исчезает полностью».

«Я НЕ СТАВИЛ СЕБЕ ЗАДАЧУ СФОРМИРОВАТЬ ЧАСТНЫЙ ПОРТРЕТ»

Максим Шер рассказал блогу This is a photobook о совпадениях, с самого начала окружавших книгу «Отдаленный, звучащий чуть слышно вечерний вальс», и о том, как он из фотографа превратился в археолога.

— Прежде всего мне бы хотелось тебя расспросить о том, как были сделаны твои находки. Как ты оказался в той петербургской коммуналке, с которой и началась твоя книга?
— Это довольно запутанная история. У меня есть друзья-архитекторы в Питере, муж и жена. Однажды мы случайно встретились в переходе у метро, и они рассказали, что у них есть ключ от коммуналки необычной: «Приходи посмотреть. Может, тебе что-то будет интересно поснимать. Там много всего сохранилось». И я ответил: хорошо, приду. Мы туда ходили как в экспедицию. Я сначала просто хотел сфотографировать квартиру, где было какое-то гигантское количество старых вещей, начиная со старых и долго не достававшихся коньков, завернутых в газету 1960-х годов, до одежды и обуви тридцатилетней давности, но абсолютно новой. Все ценное, конечно, уже было вывезено, и осталось в коммуналке только то, что, по мнению наследников, не представляло никакого интереса, в том числе фотографии в коробках. Тысячи и тысячи снимков.

Я тогда не понимал толком, что делать с найденным. Да и невозможно было сразу осознать, насколько крутым оказался обнаруженный материал. Черно-белые кадры, какие есть у многих, особо бурных эмоций не вызывали, а вот с цветными слайдами сложилось иначе. У меня в семье тоже есть подобные фотографии, и в этом смысле находка не казалась мне чем-то необыкновенным. И в то же время я стал натыкаться на совершенно феноменальные картинки, похожие на Тарковского. Я не смог устоять и пересмотрел почти всё. Сначала я отбирал их непосредственно в квартире, а потом утаскивал к себе.

— Сколько времени этот материал у тебя отлеживался, прежде чем ты точно решился взяться за книгу?
— Наверное, около года. Потом уже появилась идея сделать выставку, которая поначалу и была основной целью. Но постепенно это желание трансформировалось в книжку.

— Можно ли сказать, что какое-то конкретное событие или совпадения, связанные со снимками, подтолкнули тебя к этому решению?
— Да, безусловно. Началось с того, как я своему отцу обо всем рассказал, и выяснилось, что он немного знал Галину Бабанскую, которая была замужем за ученым Бернштамом. Светило археологии в 1940—1950-е, он очень повлиял на выбор профессии моим отцом. Потом случились и другие совпадения, и я еще больше утвердился в желании что-то сделать с материалом, а не просто отдать кадры в архив. Хотя на сегодняшний день большая часть материалов переправлена в этнографический музей, где Бабанская работала, а кое-что теперь находится в питерском институте археологии, к которому имел отношение Бернштам. Выборка же самых ярких слайдов пока находится у меня, но и их я хочу отдать. А что с ними еще можно сделать? Я уже пропустил их через себя, и им лучше в архив перекочевать.

— У тебя не было мысли вновь вернуться к идее выставки и показать эти изображения отдельно, вне «Отдаленного, звучащего чуть слышно вечернего вальса»?
— Я предполагал, что московская презентация книги (событие состоялось 28 октября — Прим. авт.) будет своего рода кульминацией. В галерее «Триумф» мы прокрутили на гигантском экране гораздо больше снимков, чем в самом издании. Почти пятьсот фотографий. И все смотрели на них завороженно. Я, кстати, сам впервые увидел их в таком большом формате. Показ с проектора — это как раз та форма, в которой слайды всегда видели. И благодаря такой публичной демонстрации они состоялись как художественное высказывание. Делать из этого что-то еще пока не хочется. Я уже сильно устал от этой истории, не хватает меня на все, хочется дальше идти. (Смеется.)

— Какие-то другие книжные проекты повлияли на тебя во время работы над «Вальсом»?
— Да, причем несмотря на то, что некоторые из них я даже не держал в руках. В первую очередь нужно назвать работу Floh Таситы Дин (Tacita Dean), которая целенаправленно собирала старые картинки на блошиных рынках. Основная идея ее (как и у меня) заключается в том, что память и прошлое — это хаотичный набор образов, возникающих в произвольном порядке. И Дин выстроила в книжке найденные картинки как своего рода учебник истории, только состоит он из внешне совершенно не связанных друг с другом визуальных фрагментов. Ее рассказ о том, что образ истории может быть совершенно другим, не обязательно документальным и точным.

Floh Таситы Дин

С точки зрения качества книгоиздания моим вдохновителем стал проект Private Views Барбары Крэйн (Barbara Crane). Она использует свои снимки, но сделаны они на Polaroid с близкого расстояния во время разных фестивалей и ярмарок в Америке с 1980 по 1984 год. Еще одна книга — это Fig Адама Брумберга и Оливера Чанарина (Adam Broomberg & Oliver Chanarin). Она мне очень нравится как произведение книгоиздательского искусства.

Fig Адама Брумберга и Оливера Чанарина

— Какой цели ты хотел добиться, начиная работать над книжкой? Что ты хотел создать? Сымитировать учебник истории или, может, сделать семейный альбом?
— Думаю, все вместе. Мне нравится, когда есть несколько уровней понимания. Вообще же в итоге моя работа сложилась как археологическая находка. И герои книги были археологами, и отец мой — тоже. Да и я сам стал археологом. В том смысле, что, как и ученые, я нашел, условно говоря, артефакты, систематизировал их, а потом, основываясь на этом, создал умозрительный образ людей. Я не ставил себе задачу сформировать частный портрет. У меня была цель показать историю эпохи, поколения.

— Сколько занял у тебя отбор изображений из тех тысяч слайдов, что ты нашел?
— Сложно сказать, потому что этот процесс был растянутым во времени. Я не занимался им каждый день, но несколько месяцев как минимум на это ушло. Я отбирал фотографии для книги по принципу «поражает или не поражает воображение». Искал что-то характерное, а с другой стороны, незаурядное. Все картинки, которые в итоге вошли в проект, на мой взгляд, очень необычны. Я задался целью, чтобы эта визуальная составляющая конечного продукта была на первом месте, потому что в нашей культуре и так все построено на словах.

— Тем не менее тексты ты в книжке используешь. Расскажи, как ты пришел к мысли задействовать письма, дневники, также обнаруженные в квартире Бабанской.
— Это получилось само собой, естественно, причем я ведь не стал читать все, а только максимум три или четыре письма, хотя их было очень много. Мне показалось, что достаточно взять лишь несколько фрагментов для идеи. Они были такие трогательные и отчасти наивные! Вообще дискурс того времени поражает своей наивностью с точки зрения нашей циничной эпохи.

— Со снимками, которые ты сделал в квартире и потом включил во вторую часть книги, получилось так же?
— Да. Я изначально просто хотел их опубликовать где-то как репортаж, но мне показалось уместным в конце, чтобы собой не передавливать и не заслонять найденных авторов, включить для контекста несколько своих картинок, в которых чувствуется тлен. У меня, к слову, сперва была довольно пафосная идея сделать некую историю про жизнь и смерть, но потом я отошел от этой мысли и не стал заострять на ней внимание.

— Дизайн у книжки очень простой, лаконичный. Как шла работа в этом направлении?
— Мне повезло жениться на дизайнере, поэтому дизайн делала моя жена, а я рядом сидел. Поскольку ключевые образы книги были эфемерные, связанные с вальсом, хотелось сделать верстку легкой, воздушной, светлой и немного грустной, что, как мне кажется, получилось осуществить. Причем довольно быстро мы все сделали.

— Это твоя первая работа с найденными материалами. Каково тебе было оказаться в этом качестве? Стал ли ты как-то иначе относиться к основной своей фотографической деятельности?
— Стопроцентно. Я все это пропустил через себя. Если задуматься, у нас в стране всегда была официозная фотография, а с другой стороны, существовал нонконформизм, который в противовес пропаганде пытался донести свое представление о правде. Ценность слайдов Бабанской состоит в том, что они не несут никакой идеологии, в отличие от официоза и антиофициоза, которые демонстрировали слишком политизированные картинки. Найденные мною материалы — это, напротив, спокойный, уравновешенный взгляд на окружающую действительность. И именного его я и перенял. До определенного момента я сам был очень идеологизированным фотографом, но во многом благодаря таким слайдам у меня изменилось восприятие фотографии и нашей действительности через фотографию.

Максим Шер родился в Санкт-Петербурге, вырос в Сибири, учился в России и Франции. Фотографией занялся в 2006 году. Публиковался во многих изданиях, включая Courrier International, Monocle, Le Monde, The Washington Post, The Independent Magazine, Financial Times Weekend, Newsweek Japan, российский Esquire, «Огонек», «Афиша», «Большой город», «Русские репортер» и другие СМИ. Работы Максима выставлялись в России, Австрии, Италии, Словакии, Литве, Польше. Шер — номинант на KLM Paul Huf Awards (2008), финалист Cord Prize (2013). В Настоящее время фотограф живет и работает в Москве.